Неточные совпадения
— Кончается, — сказал
доктор. И лицо
доктора было так серьезно, когда он говорил это, что Левин понял кончается в смысле —
умирает.
Все одного только желали, чтоб он как можно скорее
умер, и все, скрывая это, давали ему из стклянки лекарства, искали лекарств,
докторов и обманывали его, и себя, и друг друга.
— Она
умирает.
Доктора сказали, что нет надежды. Я весь в вашей власти, но позвольте мне быть тут… впрочем, я в вашей воле, я…
Поди ты сладь с человеком! не верит в Бога, а верит, что если почешется переносье, то непременно
умрет; пропустит мимо создание поэта, ясное как день, все проникнутое согласием и высокою мудростью простоты, а бросится именно на то, где какой-нибудь удалец напутает, наплетет, изломает, выворотит природу, и ему оно понравится, и он станет кричать: «Вот оно, вот настоящее знание тайн сердца!» Всю жизнь не ставит в грош
докторов, а кончится тем, что обратится наконец к бабе, которая лечит зашептываньями и заплевками, или, еще лучше, выдумает сам какой-нибудь декохт из невесть какой дряни, которая, бог знает почему, вообразится ему именно средством против его болезни.
— Вот тут, через три дома, — хлопотал он, — дом Козеля, немца, богатого… Он теперь, верно, пьяный, домой пробирался. Я его знаю… Он пьяница… Там у него семейство, жена, дети, дочь одна есть. Пока еще в больницу тащить, а тут, верно, в доме же
доктор есть! Я заплачу, заплачу!.. Все-таки уход будет свой, помогут сейчас, а то он
умрет до больницы-то…
—
Умер, — отвечал Раскольников. — Был
доктор, был священник, все в порядке. Не беспокойте очень бедную женщину, она и без того в чахотке. Ободрите ее, если чем можете… Ведь вы добрый человек, я знаю… — прибавил он с усмешкой, смотря ему прямо в глаза.
— Он еще есть, — поправил
доктор, размешивая сахар в стакане. — Он — есть, да! Нас,
докторов, не удивишь, но этот
умирает… корректно, так сказать. Как будто собирается переехать на другую квартиру и — только. У него — должны бы мозговые явления начаться, а он — ничего, рассуждает, как… как не надо.
— Да, — говорила она, — я простужусь, сделается горячка; ты придешь сюда — меня нет, пойдешь к нам — скажут: больна; завтра то же; ставни у меня закрыты;
доктор качает головой; Катя выйдет к тебе в слезах, на цыпочках и шепчет: больна,
умирает…
Муж Катерины Николаевны уже почти
умирал, по крайней мере уже обречен был на смерть
докторами.
— Она и опиумом могла лишить жизни, — сказал полковник, любивший вдаваться в отступления, и начал при этом случае рассказывать о том, что у его шурина жена отравилась опиумом и
умерла бы, если бы не близость
доктора и принятые во время меры. Полковник рассказывал так внушительно, самоуверенно и с таким достоинством, что ни у кого не достало духа перебить его. Только приказчик, заразившись примером, решился перебить его, чтобы рассказать свою историю.
— Но я скоро не
умру,
доктор, — с улыбкой говорил Ляховский, складывая завещание обратно в стол. — Нет, не
умру… Знаете, иногда человека поддерживает только одна какая-нибудь всемогущая идея, а у меня есть такая идея… Да!
—
Умирает?! — схватившись за голову, спрашивал Ляховский; его испугало серое лицо
доктора с помутившимися глазами.
Он быстро нырнул под свой стол, вытащил оттуда пустой ящик из-под сигар, щелкнул по его дну пальцем и с улыбкой
доктора, у которого только что
умер пациент, произнес...
— Послушайте,
доктор, ведь я не
умру?.. — шептала Зося, не открывая глаз. — Впрочем, все
доктора говорят это своим пациентам…
Доктор, я была дурная девушка до сих пор… Я ничего не делала для других… Не дайте мне
умереть, и я переменюсь к лучшему. Ах, как мне хочется жить…
доктор,
доктор!.. Я раньше так легко смотрела на жизнь и людей… Но жизнь так коротка, — как жизнь поденки.
— О, мне все равно… жить или
умереть… Не стоит жить,
доктор.
«Что с вами?» — «
Доктор, ведь я
умру?» — «Помилуй Бог!» — «Нет,
доктор, нет, пожалуйста, не говорите мне, что я буду жива… не говорите… если б вы знали… послушайте, ради Бога не скрывайте от меня моего положения! — а сама так скоро дышит.
Доктор, ради Бога скажите, я в опасности?» — «Что я вам скажу, Александра Андреевна, — помилуйте!» — «Ради Бога, умоляю вас!» — «Не могу скрыть от вас, Александра Андреевна, вы точно в опасности, но Бог милостив…» — «Я
умру, я
умру…» И она словно обрадовалась, лицо такое веселое стало; я испугался.
— «Ах, да, да,
доктор, не дайте мне
умереть… пожалуйста, пожалуйста».
Я воротилась к матери, она ничего, добрая, простила меня, любит маленького, ласкает его; да вот пятый месяц как отнялись ноги; что
доктору переплатили и в аптеку, а тут, сами знаете, нынешний год уголь, хлеб — все дорого; приходится
умирать с голоду.
Наш
доктор знал Петровского и был его врачом. Спросили и его для формы. Он объявил инспектору, что Петровский вовсе не сумасшедший и что он предлагает переосвидетельствовать, иначе должен будет дело это вести дальше. Губернское правление было вовсе не прочь, но, по несчастию, Петровский
умер в сумасшедшем доме, не дождавшись дня, назначенного для вторичного свидетельства, и несмотря на то что он был молодой, здоровый малый.
Жена призвала
докторов. На нашем дворе стали появляться то
доктор — гомеопат Червинский с своей змеей, то необыкновенно толстый Войцеховский… Старый «коморник» глядел очень сомнительно на все эти хлопоты и уверенно твердил, что скоро
умрет.
В ту же ночь с ним сделался сильный жар, позвали
доктора… а к следующему вечеру он
умер, кажется, «от горла»…
— Да ведь и вы,
доктора, тоже хороши, — азартно вступилась она. — Тоже по закону морите живых людей… Прежде человек сам
умирал, а нынче еще заплати
доктору за удовольствие помереть.
Доктор приложил ухо к груди больной. Сердце еще билось, но очень слабо, точно его сжимала какая-то рука. Это была полная картина алкоголизма. Жертва запольской мадеры
умирала.
— Да ведь мы староверы… Никого из наших стариков сейчас нет в городе, — с ужасом ответила Харитина, глядя на
доктора широко раскрытыми глазами. — Ужели она
умрет?.. Спасите ее,
доктор… ради всего святого…
доктор…
Вывел всех из неловкого положения
доктор Кочетов, который явился с известием, что Бубнов
умер сегодня ночью.
Я
умер бы комфортно в их госпитале, в тепле и с внимательным
доктором, и, может быть, гораздо комфортнее и теплее, чем у себя дома.
На другой же день пришлось отправить в богоугодное заведение — в сумасшедший дом — несчастную Пашку, которая окончательно впала в слабоумие.
Доктора сказали, что никакой нет надежды на то, чтобы она когда-нибудь поправилась. И в самом деле, она, как ее положили в больнице на полу, на соломенный матрац, так и не вставала с него до самой смерти, все более и более погружаясь в черную, бездонную пропасть тихого слабоумия, но
умерла она только через полгода от пролежней и заражения крови.
Я вспомнил, как сам просил еще в Уфе мою мать ехать поскорее лечиться; но слова, слышанные мною в прошедшую ночь: «Я
умру с тоски, никакой
доктор мне не поможет», — поколебали во мне уверенность, что мать воротится из Оренбурга здоровою.
Я
умру с тоски; никакой
доктор мне не поможет», — а также слова отца: «Матушка, побереги ты себя, ведь ты захвораешь, ты непременно завтра сляжешь в постель…» — слова, схваченные моим детским напряженным слухом на лету, между многими другими, встревожили, испугали меня.
Когда известная особа любила сначала Постена, полюбила потом вас… ну, я думала, что в том она ошиблась и что вами ей не увлечься было трудно, но я все-таки всегда ей говорила: «Клеопаша, это последняя любовь, которую я тебе прощаю!» — и, положим, вы изменили ей, ну,
умри тогда,
умри, по крайней мере, для света, но мы еще, напротив, жить хотим… у нас сейчас явился
доктор, и мне всегда давали такой тон, что это будто бы возбудит вашу ревность; но вот наконец вы уехали, возбуждать ревность стало не в ком, а
доктор все тут и оказывается, что давно уж был такой же amant [любовник (франц.).] ее, как и вы.
— Нехорошо-то очень, пожалуй, и не сделается! — возразил ей почти со вздохом
доктор. — Но тут вот какая беда может быть: если вы останетесь в настоящем положении, то эти нервные припадки, конечно, по временам будут смягчаться, ожесточаться, но все-таки ничего, — люди от этого не
умирают; но сохрани же вас бог, если вам будет угрожать необходимость сделаться матерью, то я тогда не отвечаю ни за что.
И, однакож, ей делалось все хуже и хуже. Она стала чрезвычайно впечатлительна. Сердце ее билось неправильно.
Доктор сказал мне даже, что она может
умереть очень скоро.
— Прежде мы солдатчины почти не чувствовали, а теперь даже болезнью от нее не отмолишься. У меня был сын; даже
доктор ему свидетельство дал, что слаб здоровьем, — не поверили, взяли в полк. И что ж! шесть месяцев его там мучили, увидели, что малый действительно плох, и прислали обратно. А он через месяц
умер! — вторит другой немец.
Его оплывшее лицо, блестевшее жирным загаром, теперь сморщилось в унылую улыбку, как у
доктора, у которого только что
умер самый надежный пациент.
Доктор сказал, что больной
умрет к утру непременно.
Помню, я приехал в Париж сейчас после тяжелой болезни и все еще больной… и вдруг чудодейственно воспрянул. Ходил с утра до вечера по бульварам и улицам, одолевал довольно крутые подъемы — и не знал усталости. Мало того: иду однажды по бульвару и встречаю русского
доктора Г., о котором мне было известно, что он в последнем градусе чахотки (и, действительно, месяца три спустя он
умер в Ницце). Разумеется, удивляюсь.
— Perforatio pectoris… [Прободение грудной полости.] Севастьян Середа, рядовой… какого полка?….. впрочем, не пишите: moritur. [
Умирает.] Несите его, — сказал
доктор, отходя от солдата, который, закатив глаза, хрипел уже………..
Михайлов остановился на минуту в нерешительности и, кажется, последовал бы совету Игнатьева, ежели бы не вспомнилась ему сцена, которую он на-днях видел на перевязочном пункте: офицер с маленькой царапиной на руке пришел перевязываться, и
доктора улыбались, глядя на него и даже один — с бакенбардами — сказал ему, что он никак не
умрет от этой раны, и что вилкой можно больней уколоться.
— Он
умер, он
умер! — вскричала она, — сейчас он тут сидел, говорил со мною — и вдруг упал и сделался недвижим… Боже мой! неужели нельзя помочь? И мамы нет! Панталеоне, Панталеоне, что же
доктор? — прибавила она вдруг по-итальянски: — Ты ходил за
доктором?
«
Доктора!
доктора! О, какой ужас! — закричала публика. — Скорее
доктора!» Но
доктор уже был не нужен. Великая актриса
умерла…
Приняв последнее обстоятельство во внимание на семейном совещании, происходившем между Егором Егорычем, Сусанной, gnadige Frau и Сверстовым, положено было обмануть старуху: прежде всего
доктор объявил ей, что она, — ежели не желает
умереть, — никак не может сходить вниз и участвовать в свадебной церемонии, а потом Егор Егорыч ей сказал, что отцы и матери посаженые и шафера есть, которые действительно и были, но не в том числе, как желала старушка.
—
Доктора,
доктора, madame Зудченко!.. Моя старшая дочь, Людмила,
умирает! — продолжала кричать с крылечка адмиральша.
О своей болезни Аггей Никитич не уведомил пани Вибель, а также не послал и за
доктором, желая, кажется, одного, чтобы как-нибудь поскорей
умереть.
— Нет, на улицу рано!.. Холодно еще! — запретил
доктор и обратился к стоявшему тут же Ивану Дорофееву: — А что, твоя старая бабка давно уж
умерла?
Кровь стыла в жилах Егора Егорыча при этих словах
доктора, и мысль, что неужели Сусанна Николаевна
умрет прежде его, точно ядовитая жаба, шевелилась в его голове.
— Мы, бабушка, давно собирались, а сегодня Улитушка прислала с нарочным сказать, что
доктор был и что не нынче так завтра дядя непременно
умереть должен.
«И что бы ей стоило крошечку погодить, — сетовал он втихомолку на милого друга маменьку, — устроила бы все как следует, умнехонько да смирнехонько — и Христос бы с ней! Пришло время
умирать — делать нечего! жалко старушку, да коли так Богу угодно, и слезы наши, и
доктора, и лекарства наши, и мы все — всё против воли Божией бессильно! Пожила старушка, попользовалась! И сама барыней век прожила, и детей господами оставила! Пожила, и будет!»
— Начали, — говорит, — расспрашивать: «
Умирает твой барин или нет?» Я говорю: «Нет, слава богу, не
умирает». — «И на ногах, может быть, ходит?» — «На чем же им, отвечаю, и ходить, как не на ногах».
Доктор меня и поругал: «Не остри, — изволили сказать, — потому что от этого умнее не будешь, а отправляйся к своему барину и скажи, что я к нему не пойду, потому что у кого ноги здоровы, тот сам может к лекарю прийти».
Что ж? разве
умереть вам невозможно
Без
доктора?